В целях эксперимента для сайта Былин пишу эту хреновину. Как получится - не знаю, но может сказочником заделаюсь. Не судите строго, но таланту моему кипучему надо выход какой-то дать.

Живая Вода.

Начнем. В некотором царстве, в далеком государстве жил был Илья Муромец. Лежал он на печи и не мог на ноги встать. Тут в окошко ему постучал кто-то. Оторвал Илюша голову от подушки и в окошко посмотрел. Там два старца седобородых стоят и ака дятлы в окошко стучатся. Рыкнул тогда Илюша:
-Что вам, старые, надо?
-Водицы б нам принес, добрый молодец!
-Опухли вы что ли? Я с печки-то встать не могу, а им, видишь ли воды моей надобно! Вон - ведро, вон - колодец. Берите, крутите и пейте сколько влезет.
-Перепил ты вчера, Илюшенька. Мы ж други твои верные. Алеша я, Попович по батюшке, а он - Добрыня, Никитич по матушке. Хватит на печи валяться, слезай и заначку ищи.
Смекнул тут Илья, что голова то у него тяжелая, квадратное. И утро на дворе серое, похмельное. И старцы то не седобородые, а просто шибко бледные. Рухнул он с печки то с высокой, головой о стол ударившись. Звезды вокруг него замигали дивные, лучезарные. А Алеша с Добрыней уже в избу ввалились, по углам шастают, бутылочки пустые нюхают. Попович то на костылях хромает, а у Никитича рука загипсована. Поймал Муромец зубами звездочку последнюю и гостей дорогих расспрашивать начал:
-Никак захворали, дружичи?
-Помнишь, Илюшенька, как мы вчера силушкой и удалью богатырской мерялись? Так вот удаль твоя короткая то самая оказалась. Подхватил ты нас как тростиночки и о дуб кряжистый шаркнул. Никитича то разик всего, а меня - парочку. Хорошо хоть палицу свою крепкую не взял ты в ручку белую. А взял ты ведерочко со отравой зеленою и выхлебал все со злобы черной. Подобрел ты потом, Илюшенька, анекдоты заморские стал нам рассказывать. Водкой московской отпаивал.
Покраснел тут Илюша Муромский, закручинился.
-И на вас, на иродов, водку московскую изводил?
Кинулся тут Илюша орлицею ко заслонке печной и швырнул ее на пол со грохотом. Влез по пояс в зево печное и руками там стал нашаривать. А богатыри стоят, переглядываются. Очи мутные в пол опустили, тараканов голодных разглядывают. Рухнул на пол Муромский, в кулаке вещицу сжимающий. Он открыл ладонь богатырскую, а в руке то пробка резная, от водицы от водочки. Совсем закручинился Муромец. Усадил то гостей за стол и вилкой стол поковыривает.
-Ну что, други, мои ненаглядные скажите? Где б нам белую взять, горькую? Что Водою Живою зовется. Излечили бы травмы жестокие, на производстве нами полученные.

Быстро пиво пьется, да не скоро сказка рисуется (Как бы потом всю дорогу таким слогом не стал бы говаривать %).

Два часа те витязи думали, мозгами своими поскрипывали. Вдруг поднялся Попович на ножки, на костыли то тяжелые оперся.
-Слыхивал я что у бабушки, у тещи моей у любимой, есть заначка под домом закопана. Пол цистерны у гадов отбила то, у фашистов у злобных, у половцев.
Так вставайте же, люди добрые, навестим мы Ягу мою щедрую. Чай не откажет она добрым молодцам. А откажет - Илюшенька, палицу крепкую ты не забудь, захвати.

Поднялись тут молодцы добрые и направили ноги свои в чащу темную, непролазную. Долго ли, коротко ходили - подошли к избушке квадратной, на косточках на куриных построенной. Вокруг избы то той опушка зеленая, вся следами звериными топтана. Похромал Попович к избушке, да со силы своей молодецкой гаркнул:
-А повернись ты избушка замшелая, к лесу передом, ко мне попою.
По шеям то по белым схлопотал он тот час от Илюшеньки. И исправился, заорал:
-Избушка, избушка: Кругом! Мать твою, перемать.
Задрожала избушка усталая, заскрипела костями больными. Ревматизмом избушка уж мучалась, чай не первое столетие видела. Повернулась на лапках иссохших, посмотреть на людей на тревожащих. И старушка из двери как выскочит, заорет как на всех благим матом:
-Вы пошто избушку терзаете, издеваетесь? Солдатня и козлы вы поганые!
Тут Илюша плечи расправил и дубиночку с пояса снял. Посмотрел он в глаза то старушки, и старушка сразу заткнулась, поняла, что самой ей не справиться.
-Ты, бабуль, не серчай на нас, на богатырей-русичей. Мы по делу пришли по важному, к тебе, к перечнице ко старой. Тут твой родственник, что Попович, рассказал нам про диво дивное. Как во время войны то великой, ты отбила цистерну с водицею, что Живою Водою кличут.
-Нету водицы, халявщики вы алкоголики, - собралася старушка тут с духом.
-А позволь тебе, матушка, сероглазая грымза моя, не поверить, - Алеша словцо тут ввернул.
-Подымай-ка, Илюшенька, домик. Будем работы строительны делать.
Пригорюнилась тут старушка старая и метелку свою в руки взяла, крепкую.
-По шеям твой Илюша получит, пусть дотронется до дома, до крепости!
Тут Алеша Попович не выдержал, размахнулся то он костылем то дубовым. И взлетел тот костыль горлицей, аж со свистом то с посвистом. Прочертил он дугу кривоватую, по небу по синему, ясному: и Яге прямо в лоб, наконечником, наконечником то резиновым. Зашаталась старушка нешуточно, и к земле чрез перила хряпнулась. Упокой ее душу грешную.

Два часа наши молодцы, витязи крепкие, пинали избушку - попинывали, выбивая тайну главную, где водица живая закопана. Ничего не сказала избушка, лишь коленки ее задрожали. А еще через час - полчасика, мирно ласты тут рядом склеила, испугавшись угроз Илюшиных, что возьмет он бензина горючего, обольет ее стены высокие и шашлык из бабульки пожарит, на кострище то на углях избушкиных. Нихрена не нашли молодцы лишь услышали сирены далекие на повозках, на тройках расписанных, с полосою то с синей по борту. А везут те телеги - повозочки, людей страшных в фуражках с кокардами, при оружии да при кольчугах тяжелых. Срок уж грозил им не шуточный, да проснулась в них прыть молодецкая, поскакали козлами горными. Через часик той скачки бешеной, прискакали на полянку на ясную. Успокоились все, расселись, лишь Добрыня ножками взбрыкивал. На полянке на той, на ясной, пенек то стоял деревянный. Вдруг старик из пенька выковыркнулся и на молодцев глазом сверкает. На голове то у него шляпа, шляпа со бубенчиками, а борода то его длинная на лапти на плетеные то падает.
-Вы почто сюда приперлися, старичка то пугать отдышкой то громкой? Валите-ка, голуби, отсюдова, пока шибко вам худо не сделалось.
Распрямился тут дедушка маленький во свой рост, во низенький. Увидал тут Никитич, что на дедушке пояс болтается. Пояс черный, красивый, шелковый.
-Не гони ты нас добрый дедушка, узкоглазый ты наш, Японович. Помоги нам советом добрым, как от ментов то уйти от поганых? И не знаешь водица где спрятана, что Живою в народе кличут? - причитал тут Добрыня, плачущи.
-Ну, соколики, горе понятное. Наведу я на ворогов морок, век им вас не сыскать то уж будет. А водица Живая то прячется в одном месте далеком, запутанном. Дам клубок я вам заколдованный, заколдованный то волшебный. Приведет он вас ко входу, ко входу темному, страшному. Но сначала задам я загадку сложную, коль ответите - ваш клубочек. Не ответите - нафиг пойдете, без клубочка маго, волшебного.
Ухмыльнулся тут дедушка страшно, показав во ухмылке то зубы. Зубы желтые, все прокурены.
-Задавай нам, дедуля, загадку, загадку свою умную. Но запомни что нас тута трое, трое сильных, могучих витязей, - отвечал тут Илюша речь длинную, речь длинную, да со смыслом.
-Ну так слушайте, добры молодцы! Есть наука така - арифметика, что опусы с цифрами делает. Вот скажите-ка, молодцы, чему равен корень квадратный, весь квадратный, да треугольный. А не просто чему равен тот корень, а корень из цифры волшебной, из цифры то из девяточки?
Нихрена не поняли молодцы, но думу задумали. Думу глубокую, да сурьезную.
С какой стороны того дедушку, да по голове по седой то огреть? Чтоб не успел он приемы хитрые, против них, соколов, то использовать. Поднялся тут Илюша, что Муромец, палицей тяжелый поигрывая. Волком глядит на дедушку, замышляет дело недоброе. Обалдел от такой наглости дедушка и спросил на палицу глядючи:
-Чему равен то корень волшебный из цифры то из девяточки?
Улыбнулся Илюша спокойно и ответил на деда взирая на старого:
-Равен он цифре великой, что не счесть, не считать. Но тебе я скажу ответ, добрый дедушка, ласково встретивший. Он пятерочке равен, плавной, что как лебедь шею держит над водою над синей, над ласковой.
Заикал тут страшно дедушка и кивнул он молча молодцам. И трясясь от икоты от частой протянул Илюше клубочек волшебный, что катиться будет до входа во пещеру глубокую, страшную.
Поклонились тут дедушке молодцы, до земли до сырой поклонилися. И пошли за клубочком молодцы, запихав на прощанье дедушку во пенек во древесный во круглый. Сколь пытался доказать им дедушка, что не в пне он живет в деревянном, а нужду он за ним справлял малую, очень малую, но потребную - не послушали дедушку молодцы, запихали в щель во глубокую, чтобы дедушка там и остался со загадками со своими с дурацкими.

День и ночь шли молодцы, по дороге по тропочке. Видят дуб стоит высоченный, высоченный да кряжистый. А на дубе на том, на кряжистом мужичонка сидит, лапотник. Во тулупчике то в заячьем. А в руке держит мячик круглый, круглый да чем-то знакомый. Подошли молодцы ближе ко дубу ко кряжистому и узрели, что вовсе не мячик, а клубочек волшебный тот держит, что к пещере к глубокой да к темной обещал соколов привести. Подивились витязи наглости, да той наглости всеобъемлющей, что показывал дядя на дубе, да на высоком на кряжистом. Заорал тут Алеша голосом, что любви ко клубку переполнен:
-Ты пошто наш клубочек выцепил, наш клубочек желтый, волшебный? Отдавай нам клубочек обратно, да смотри, поторапливайся! У меня есть костыль тут метательный, офигенно цель поражающий!
Улыбнулся мужичонок на дереве, на дубу что на кряжистом:
-Да пошли вы ребята дальше, по тропинкам кривым да нехоженым (показал направленье рукой)! Не отдам я вам шарик круглый, шарик круглый да желтый, что клубком по незнанке зовете, по незнанке своей, неграммотности.
-Щас ты рухнешь орлом перелетным, орлом перелетным, да дохлым! - подошел тут Илюша к дубу ко кряжистому, принялся тот дубик пошатывать, навалясь плечом молодецким, молодецким да крепким. -А не сдохнешь - так здесь допинаем, допинаем босыми ногами.
-Нифига это вам не клубочек, не клубочек не путеводный! Колобок это мой, сбежавший, сбежавший да из печки! А зовут меня, молодцы, Соловьем да Разбойником. Если кто щас по репе получит, по репе то по круглой - то уж точно не я, Соловей да великий Разбойник! - разозлился тут мужичонка, что на дубу да на кряжистом.
Сунул он пальцы корявые, корявые да немытые в рот щербатый свой да глубокий. Пронесся тут свист ураганный, ураганный да деревья ломающий. Добрыня как сокол вострый полетел далеко - далёко, сквозь кусты да колючие во лужу во вонючую. Костыли упер Попович во землицу да во сырую и остался стоять как столб, как столб да как крепкий. И Илюша за дуб уцепился, уцепился зубами он крепко, лишь сапог как журавль перелетный от него удалялся по ветру (Ну все, стихи пошли. Надо было сразу в стихотворной форме делать %(. Сейчас уже лень переделывать).

Долго свистел Соловей да посвистывал. Не выдержал вдруг клубок перекатный, Колобком называемый да и впился зубами в руку Соловья да Разбойника. Оборвался тут свист богатырский и сменился на вопль отчаянный да злобный.
-::::::::::, Колобок!! Да я тебя, Колобка :::! - заявил тут Разбойник со досады великой.
И собрался он Колобка уже ::., да влетел в него костыль перелетный и дубина крепкая, тяжелая. Поплохело тут Разбойнику, что Соловьем назывался и полетел он к землице сырой да жесткой. Подошли тут к нему витязи храбрые да серьезные и попинали босыми ножками по печени, да по печеночке. А когда Соловей, что Разбойничек говаривать слова им перестал да мычал лишь помыкивал - отобрали свой клубочек путеводный да волшебный, Колобком называемый и положили на травку зеленую да нежную. Разбежался тогда наш Илюшенька, да пробил он удар штрафной, далекий да сильный, чтоб клубок путеводный сиднем не сиживал да дорожку шибче показывал. Полетел тот клубок путеводный, Колобком называемый над дорожкой извилистой и богатыри следом припустили ака лани горные.
Долго ли, коротко летел Колобок над дорогой длинной да извилистой через лес темный и дремучий нам неведомо. И вот у пещеры уже, пещеры глубокой да темной. А из пещеры - храп могучий и страшный такой, что боязно стало молодцам. Сели они на ножки усталые рядом с пещерой темной да глубокой и начали думу думать. Думали, думали да ничего не надумали. Решил тут Илюша, что утро вечера мудренее, схватил клубок круглый да мягкий, Колобком называемый, постелил его себе под голову да и заснул. А там и остальные захрапели. И Колобок стал похрапывать, черстветь потихоньку.

Наступило утро красное, небо синее все в черных тучках да в грозовых.
Легкий дождик поднялся на небе и рухнул ведерком бездонным на землю русскую, поливая травку да цветочки. А на травке на той, на цветочках помятых спали молодцы добрые - богатыри сильные. И вот, значит, полилась на них сверху водица холодная. Проснулись богатыри быстро и сказали зеваючи и на небо глядючи: ( шесть строк были вырезаны по проблеме морально-этического характера; краткий смысл - как плохо, что пошел дождь).

И отправил Илюшенька клубок путеводный, колобком называемый, пещеру темную да глубокую исследовать. С визгом влетел тот клубочек в пещеру темную да попал во что-то живое и твердое. Колобок то наш уже зачерствевший был, крепкий да тяжелый. И раздался рык из пещеры глубокой да темной:
Кто посмел кирпичом мне тяжелым по буйной по моей головушке? Разорву всех на части на равные, что флагом британским кличут.
Оробели тут витязи смелые, стоят, переглядываются. Дождик уж ливнем начался, собралися лужи огромные. Проявили тут витязи доблесть да отвагу русскую и шагнули в пещеру темную да глубокую. А в пещере той огоньки мерцают, зеленым цветом помигивают. Шесть огоньков зеленых, как в повозках заморских, что такси кличут. Достал тогда Добрыня зажигалку модную, осветил ей палаты темные. А там туша лежит зеленая да чешуйчатая, трехголовая. И одна голова клубок путеводный дожевывает с чавканьем да хрустом.
-Уж не опухла ли ты, ящерица зеленая?! - вопросил тут Илюша, очами сверкая.
-Не ящерица я, Илюшенька! - прорычала голова крайняя.
-Знать змеюка-мутант трехголовая! - не сдавался в споре Илюшенька.
-Не змеюка я и не ящерица, не дракон и не чудо-юдо заморское. Василиса Прекрасная я, злым Кощеем в змею превращенная. Похитил меня Кощей-извращенец, и хотел уж свадьбу справлять шумную да богатую: Плюнула я на морду его кривоватую, не красивую. Осерчал Кощей на меня злобой лютою и превратил в змею зеленую, огнедышащую. Привязал меня на три года к зданию, что Чернобыльским реактором люди зовут. По первому году выросли у меня крылья широкие да сильные, по второму году - две головы дополнительные, по третьему году - лапы когтистые и зубы острейшие. Посадил тут Кощей меня, одинокую во пещеру глубокую да страшную, чтобы злобы лютой я набралась. Знать хотел, скотина, мною потом западным державам грозить и страху страшного в мир напускать. Наложил на меня заклятие сильное, что не выйду я отсюда еще три года длинных, голодных. Но помогли вы мне, добры молодцы, накормили хлебом вкусным, поломали заклятие сильное. Отблагодарю вас по царски, говорите, чего желаете.

Вновь задумались наши молодцы, голова с непривычки побаливает. Вышел тут Никитич вперед и речь стал держать, с опаской на змеюку глядючи:
-Уж не знаешь ли ты, Василиса, где достать нам водицу белую, что в народе Живою кличут?
-Как не знать? Знаю. Было у меня ведерко дубовое той водички, да отнял Кощей злой. Провел анализ химический и смастерил чудо-машину, что сама Живую воду делает.
-Так пошли же скорее к Кощею черному, заберем у него аппарат тот магический. Расколдуем и тебя, девицу прекрасную, гадким Кощеем в змею превращенную, - вышел вперед тут Илюша Муромский.
Порешили на том витязи и одев на змеюку ошейники со шипами острыми полетели к граду кощееву, разборку подлюке устраивать.
Долго летели витязи, три ночи светлые и три дня темные. Во первую ночь упал со змеюки Добрыня Никитич, поломав гипс белый, каменный. Во вторую ночь рухнул Алеша Попович, поломал костыль свой метательный, офигенно цель поражающий. А в третью ночь рухнул со спины Василисы Илюша Муромский, полетел камнем тяжелым к земле-матушке. Поломал две сосны высокие и медведя косолапого собой загубил. Наконец, прилетели витязи к самому замку кощееву, что стоит на холме высоком, проволокой колючей обнесенном. А вокруг холма ров глубокий, а возле замка четыре вышки высокие. А на вышках на тех автоматчики суровые, все в лентах пулеметных.

Хммм: что-то я из другой сказки: Так вот: Просто был высокий мрачный замок.

Слезли со змеюки молодцы и ломанулись к Кощею безумному, надавав звиздюлей охранникам. Встретил Кощей их ласково, накормил хлебом-пивом, усадил за столы широкие да дубовые. Сам гостей потчует, интересы их разные выпытывает.
-Что ж вам, добры молодцы, больше заняться нечем, как пенсионера старого, ветерана заслуженного обижать да с земли русской сживать? - вопрошал Бессмертный сурово.
-Да говорили нам, дедушка, что есть у тебя аппарат магический, что воду Живую гонит в количествах больших и огромных, - произнес тут Добрыня сурьезно.
-Есть такая вещица забавная. Понимаю, что вам ее надобно. Но услужите и мне, добры молодцы. В некотором царстве, в хрен знает каком государстве стоит остров Баян: нет: Буян! На острове том дуб высокий. На дубу том - сундук широкий. Вот тащите этот сундук мне - подарю вам аппарат магический со всеми змеевиками и котлами. Только внутрь не заглядывайте, а то не получите нифига, - тут за Кощеем Безумным появились ребята рослые со мечами тяжелыми.
Пораскинули мозгами добры молодцы и согласились не думая. Задали овса змеюке и полетели, у встречных дорогу спрашивая.
-Эй, дедушка добрый - не подскажешь, где хрен знает какое государство?
Посылали их люди по адресу, но все в разные стороны. Три года летали они над землею советской, удобряя ее навозом змеиным.
Как-то на утро первого дня четвертого года, по рассвету холодному и туману ясному увидали тот остров молодцы. Пришпорил Илюшенька Василису Премудрую и спикировал ястребом на остров маленький. Чрез полчасика все очухались, откопали змеюку подземную и дуб крепкий рубить принялись.
И срубили. А вы как думали?

Повалился дуб могучий прям на витязей крепких. И сундук тяжелый, металлический прям Илюше по тыковке. Развалился тот ларец крепкий прям на две части ровные, а оттуда как заяц серый выскочит и давай бежать. Не утерпела тут Василиса Преступная, сожрала зайца серого и слюни довольная распустила. Как богатыри осерчали на Василису - ни в сказке сказать, ни пером описать. Да и бумага этого не выдержит.
Перевязали богатыри тот сундук бечевой крепкой и он будто новый стал.
Запрыгнули все на змеюку трехголовую и понеслись к замку кощеевому быстрее ветра быстрого и скорее ночки темной. Реактивной ракетой плюхнулись у замка высокого и к Кощею поскакали, предвкушая уж водицу Живую.
А вот уже и сам Кощей ждет дорогих гостей, на троне заморском восседает и сверху вниз на всех презрительно смотрит. Поклонились ему добры молодцы да сундук крепкий протягивают. Взял тот сундучок Кощей и в сейф металлический да глубокий запихал. Поставил около сейфа охрану сурьезную с пулеметными лентами на груди и саблями острыми. Сам провел гостей в зал пиршественный, где стояли столы широкие, от яств ломившиеся и сел во главе. А за спиной его стоит аппарат самодельный, что воду Живую гонит, змеевиками и котлами медными сверкает. Тут и слуги стоят с ковшами полными, разливают богатырям водицу Живую. Налегли добры молодцы на еду и воду, здравницы Кощею Бессмертному произносят.
В это время во дворе замка высокого спала Василиса Пресонная, зайца переваривала, отдыхала. Доварился заяц в желудке луженом, распался на аминокислоты. А оттуда как утка вылетит: хотя лететь ей особо некуда: тогда оттуда как утка серая выползет, а желудок змеюкин, прожорливый, хвать ее и давай переваривать.
День и ночь пили и ели молодцы, все Кощея нахваливали. Прослезился от речей хвалебных Кощей и давай молодым про подвиги свои рассказывать. Рассказывал про подлых и трусливых Иванов-царевичей, про умных и хитрых Иванов-дураков, про разных рыцарей и витязей, с кем ратной силой мерился. Даже показал царапину боевую под левой коленкой. А потом песни громкие начали петь-орать.
В это время утка доварилась в желудке змеюкином и выпало из утки яйцо круглое. Я сказал просто яйцо, а не чье-то яйцо! Нет, никому его дверью не прищемляло, и крокодил не откусывал! Куриное! Уберите пошляков из зала! Так вот, выпало, значит, яйцо круглое и давай себе кататься по желудку. Долго желудок прожорливый охотился за ним, но поймал яичко быстрое и давай его переваривать. А скорлупа-то крепкая, белая. Тут же нашлись в желудке лом и кувалда тяжелые, что от железнодорожника проглоченного в наследство остались. Вооружился желудок предметами и давай скорлупу твердую отковыривать.
День и ночь пели песни витязи, и Кощей Бестолковый даже в пляс пустился.
В это время доварил желудок скорлупу твердую и обнаружил внутри иголку острую. И давай ее переваривать.
Посреди пляса замер Кощей Безболезненный и личиком взбледнул крепко. Подхватили его витязи под ручки белые и на трон высокий усадили.
А Кощею все хуже и хуже делается, понимает, сволочь Бессмертная, что последние минутки его наступают. Тут пробрала его слеза горючая, ударила сентиментальность тяжелая. Попросил он перо и бумагу белую, написал завещание новое. Завещал весь свой замок высокий, и все, что есть в нем интересного трем богатырям заезжим. День и ночь писал завещание длинное Кощей и перед смертью вступил в комсомол красный и исповедовался католическому священнику. Иголка, знать, крепка оказалась. Так и отошли к витязям аппарат, что Живую воду делает, Сивка-бурка, меч-кладенец, сапоги-скороходы, лампа с джином, скатерть-самобранка, ковер-самолет, шапку-невидимку, мясорубка-самокрутка и много других, полезных в хозяйстве предметов и вещей. Передал и начальника своей охраны, дядьку Черномора с тридцатью тремя громилами, витязям в бессрочное пользование.
А в это время доварил желудок иголку стальную да крепкую.
Летят самолеты - Ура Кощею! Плывут пароходы - Ура Кощею! Едут поезда - Ура Кощею! Только пьяный колхозный тракторист сквозь зубы матюгается.
Погоревали витязи могучие минуты две над телом Кощея и дальше пить водицу Живую пошли, благо повод появился. И начало рушится колдовство Кощеево, змеюка в Василису Прекрасную превратилась, везде цветочки зацвели, птички запели, и прочая мерзость вылезла. А замок высокий не развалился, потому что был строен римлянами умелыми.

Я там был

И водку с пивом много пил
Усы и бороду обрил
И ничего не уронил.

А как витязи имущество кощеево и Василису делили - это уже совсем другая сказка.

Один.