Allexi
10.04.2006, 20:39
Здравствуй дорогой дедушка!
Добрался я хорошо. Как вы мне сказывали, нашел постоялый двор, отнес рекомендательную бересту хозяину. Тот оглядел меня с головы до ног и подивился, насколько я вымахал. Спрашивал о вашем здравствии, поведал о подвигах былых, кои вы с ним по молодости творили направо да налево. Опосля отвел меня в каморку, сказал что тут буду по-первой, оттого что все забито, как в улье, купцов да дружинников понаехало почти в двадцать голов, места совсем нету. Но сказал, на довольствие к себе ставить меня не будет, говорит, так лучше, если сам все буду узнавать да разведывать, я же не хочу, как трешЪ начинать. Я не особо уловил мысль его, но с ним согласился, думаю, раз друг и соратник ваш близкий, худого не посоветует. Упал на перину и сморила меня враз дремота – дорога дальняя была, сил совсем не осталось.
Прокинулся я затемно. Вышел в трактир – послушать о чем местный люд гутарит.
А народу тьма. Столы от явств ломятся, пиво да медовуха рекой льется – гуляют, словом.
Сидят, едят, пьют, отдуваются, кости под столы бросают, речи хмельные ведут.
Присел я на скамье в уголке, да тут смолкли все и на меня глядят. Оно и понятно, я ж выше всех тут на две головы и в плечах шириной - что двери дубовые на воротах. Тот кто рядом сидел, спрашивает : - Ты чего это, добрый молодец в исподнем сидишь? Али обобрал до нитки кто? Я ему отвечаю :- Так мол и так, это не исподнее, это нормальная одежа, там откуда я родом все так ходят и зазорным не считают.
Веселье враз началось неимоверное. – Фамилия твоя не Ньюб, случаем? -спрашивают. – Ньюб, - говорю. - Д’артаньслав Ньюб, богатырь из рода северян, это те что на севере.
Понял я, что мне тут рады. Душевные люди. Дали халат, лапти, сказали, тут так модно. Халат однако ж не по мне пришелся, оборвал я рукава, полы захлестнул, да веревкой подпоясался. Дворовая девка Марфа сказала, что смотрится очень мило, похоже на Рембо в молодости, а затем подмигнула и за хмельным в погреб пошла. Спрашивали много как жил-поживал доселе, и чего хочу далее. Потом кормили меня грибами солеными, капустой квашеной, ребрами жареными, да икрой заморской. Девки не успевали кадки подносить. Купцы об заклад друг с другом бились, сколько я съесть способен. Золото да меха ставили, но не угадал никто, я все же больше снеди уплел, чем они вообразить смогли.
Когда уж ночь во власть вошла полную, решил я почивать идти, по причине того, что в животе что-то стрелять начало, да и не гоже доброму молодцу на новом месте в первый день гостеприимством злоупотреблять. Откланялся я, весьма довольный собой и тем, что знакомых заимел так непринужденно, у меня обычно не совсем ладно с этим выходит. В дверях мне кто-то в руку мешочек с кунами всунул. Говорит : - Жалко тебя, сам недавно таким, как ты, был, сто тут, больше не даю – все равно проипешь. Подивился я слову странному, спросил, что сие означать должно. Оказалось – древнее велянское наречие это, а что слово означает, как наступит момент знаменательный, так я сам враз и пойму. Снял он шапку, махнул рукой и пошел к другам своим застольничать.
В коморке у меня тишина да благодать. Сверчки беседы ночные ведут, убаюкивают, луна в оконце заглядывает, в животе сыто, а значит и на душе спокойно.
Нравится мне здесь, дедушка.
Добрался я хорошо. Как вы мне сказывали, нашел постоялый двор, отнес рекомендательную бересту хозяину. Тот оглядел меня с головы до ног и подивился, насколько я вымахал. Спрашивал о вашем здравствии, поведал о подвигах былых, кои вы с ним по молодости творили направо да налево. Опосля отвел меня в каморку, сказал что тут буду по-первой, оттого что все забито, как в улье, купцов да дружинников понаехало почти в двадцать голов, места совсем нету. Но сказал, на довольствие к себе ставить меня не будет, говорит, так лучше, если сам все буду узнавать да разведывать, я же не хочу, как трешЪ начинать. Я не особо уловил мысль его, но с ним согласился, думаю, раз друг и соратник ваш близкий, худого не посоветует. Упал на перину и сморила меня враз дремота – дорога дальняя была, сил совсем не осталось.
Прокинулся я затемно. Вышел в трактир – послушать о чем местный люд гутарит.
А народу тьма. Столы от явств ломятся, пиво да медовуха рекой льется – гуляют, словом.
Сидят, едят, пьют, отдуваются, кости под столы бросают, речи хмельные ведут.
Присел я на скамье в уголке, да тут смолкли все и на меня глядят. Оно и понятно, я ж выше всех тут на две головы и в плечах шириной - что двери дубовые на воротах. Тот кто рядом сидел, спрашивает : - Ты чего это, добрый молодец в исподнем сидишь? Али обобрал до нитки кто? Я ему отвечаю :- Так мол и так, это не исподнее, это нормальная одежа, там откуда я родом все так ходят и зазорным не считают.
Веселье враз началось неимоверное. – Фамилия твоя не Ньюб, случаем? -спрашивают. – Ньюб, - говорю. - Д’артаньслав Ньюб, богатырь из рода северян, это те что на севере.
Понял я, что мне тут рады. Душевные люди. Дали халат, лапти, сказали, тут так модно. Халат однако ж не по мне пришелся, оборвал я рукава, полы захлестнул, да веревкой подпоясался. Дворовая девка Марфа сказала, что смотрится очень мило, похоже на Рембо в молодости, а затем подмигнула и за хмельным в погреб пошла. Спрашивали много как жил-поживал доселе, и чего хочу далее. Потом кормили меня грибами солеными, капустой квашеной, ребрами жареными, да икрой заморской. Девки не успевали кадки подносить. Купцы об заклад друг с другом бились, сколько я съесть способен. Золото да меха ставили, но не угадал никто, я все же больше снеди уплел, чем они вообразить смогли.
Когда уж ночь во власть вошла полную, решил я почивать идти, по причине того, что в животе что-то стрелять начало, да и не гоже доброму молодцу на новом месте в первый день гостеприимством злоупотреблять. Откланялся я, весьма довольный собой и тем, что знакомых заимел так непринужденно, у меня обычно не совсем ладно с этим выходит. В дверях мне кто-то в руку мешочек с кунами всунул. Говорит : - Жалко тебя, сам недавно таким, как ты, был, сто тут, больше не даю – все равно проипешь. Подивился я слову странному, спросил, что сие означать должно. Оказалось – древнее велянское наречие это, а что слово означает, как наступит момент знаменательный, так я сам враз и пойму. Снял он шапку, махнул рукой и пошел к другам своим застольничать.
В коморке у меня тишина да благодать. Сверчки беседы ночные ведут, убаюкивают, луна в оконце заглядывает, в животе сыто, а значит и на душе спокойно.
Нравится мне здесь, дедушка.